Нас отвели в приемную дяди Мэлори. Он был доктор. Со мной все оказалось не так страшно, так – пара выбитых зубов и ушибленные пальцы; все в порядке было и у Рони, не считая сломанного ребра, ну и, конечно, все тех же зубов, которых явно не хватало.

Затем в приемной моего другого дяди-дантиста мои выбитые зубы удалось вернуть на прежнее место. А с зубов Рони сняли слепок. Там дело оказалось посложнее, но тоже поправимо.

В конце концов Рони оказался у нас. Мне сразу стало ясно, что в этот ужасный день на самом деле исполнились мои мечты. Мама поселила его в свободной спальне. Папа попытался сообщить об этом Большому Роану, но не нашел его ни на Пустоши, ни на Стикем-роуд. Он где-то пьянствовал. В любом случае отцу Рони наверняка было все равно.

В тот вечер в глазах Рони было испуганное, загнанное выражение. Ему было нелегко поверить своей удаче, а тем более – этим Мэлони. Утром оказалось, что окно в спальне открыто, и Рони исчез.

Я доверилась маме с папой и рассказала им об озере “Десять прыжков”. Папе и шерифу Винсу удалось отыскать его там. Я была уверена, что уж теперь мы заживем как в сказке, но мы жили в реальной действительности.

Глава 6

Мой неудачливый, но от этого не менее отвратительный кузен Карлтон находился в больнице в Гейн-свилле со сломанной челюстью и весь заклеенный пластырем. Что-то еще у него было с шеей.

Тетя Арнетта была полна решимости наказать Рони и обратилась в суд.

– Мне очень жаль, – сказал дядя Вине папе и маме – Я задержал его и должен действовать как шериф. Он не может оставаться больше беспризорным. Большому Роану на все наплевать, а парню некуда идти.

– Везите его сюда, – сказал папа. – Мы возьмем его к себе.

– Холт, я не позволю, чтобы этот мальчишка находился рядом с Клер. – Я подслушала, как мама сказала это папе, несмотря на то что двойные дубовые двери в гостиную были закрыты. Хоп и Эван сгрудились за мной, и две копны их волос колыхались как рыжее пламя. Мы обменялись заговорщическими взглядами, и я еще плотнее прижалась к щели между дверями.

– Мы ведь его толком не знаем, – продолжала мама. – У Клер к нему какая-то глупая любовь. О господи, Холт, а вдруг он извращенец?

– Тогда он будет мертвый извращенец, – твердо ответил папа.

Наступила пауза, прерываемая маминым плачем. Сквозь замочную скважину я видела, как пала обнял ее.

– Ну, успокойся. Если бы я думал, что с парнем что-то не так, разве бы я позволил ему даже войти в дом?

– Откуда ты можешь это знать? – всхлипывала мама.

– Сама посуди – он ни до одной девочки в школе не дотронулся. Уж это неминуемо стало бы известно. Такую бы историю раздули. И никогда ничего плохого ни об одной не сказал. Эван и Хоп так говорят.

Эван прошептал за моей спиной:

– Это правда. Да они сами к нему не подходят. От него воняет.

– Заткнись, – прошипела я.

– Помимо девочек, в школе есть еще женщины, – сказала мама. – Эти сестры Макклендон, например.

– Рони не крутится вокруг женщин своего отца. Поверь мне, все бы знали об этом. О таких вещах сплетничать начинают тут же.

– Ух ты! – вдруг заявила мама. – Мне почему-то кажется, что ты со своими братьями треплешься не только о погоде.

– Хм. Боюсь, если бы я был мухой на стене, когда ты и твои сестры собираетесь вместе, мои уши свернулись бы в трубочку.

Опять тишина. Мое лицо горело. Что они там, с ума посходили?! Секс. Уши в трубочку. Извращенцы. При чем тут мои чувства к Рони? И после этого говорят, что это я ничего не понимаю! Каково?!

Я знала, что Рони не извращенец, потому что у меня были четкие представление о том, что это такое. Задолго до моего рождения брат моего дедушки Виктор Делани переехал в штат Огайо. Там у него была женщина, которую семья никогда не видела. Десятилетия спустя, когда дядя давно умер, стало известно, что жил он с мужчиной. Понятного тут было мало, но все говорили, что дядя Виктор – половой извращенец. Ну не глупо ли называть этим словом Рони?

– А что мы скажем семье? – спросила мама, постепенно успокаиваясь. – Ирэн до сих пор начинает плакать, как только в разговоре упоминается рождественское шествие.

– Не перекладывай грехи отца на сына – вот что мы скажем. Разве Рони виноват? Я переживаю за парня. Да и ты, по-моему, тоже.

– Конечно.

– Нам надо было бы заняться этим раньше. Ну, хоть когда умерла его мать, – голос папы был низким и серьезным. – Уже тогда все было ясно. Эти благородные разговоры о том, что у Большого Роана есть право растить собственного сына, годились только для общего успокоения. Черт побери, будто Большой Роан растил его! Это чудо, что парень не стал жуликом или наркоманом. В нем есть что-то хорошее, сильное. Он стоит того, чтобы дать ему шанс. Мы не должны снова отвернуться от него.

– Но, Холт, если ребенок растет среди мерзости, он не может ее не перенять. У него нет в жизни нравственной опоры. Его лишь чуть подтолкни, и он пойдет по дурной дорожке. И я не хочу, чтобы Клер была рядом, если такое случится.

– Клер – маленькая девочка. Бог мой, дорогая, когда мальчишке четырнадцать лет, он смотрит вверх, а не вниз, если по лестнице поднимается женщина. По-моему, Клер для него всего лишь докучливый маленький котенок. Так же, как для Эвана и Хопа.

Докучливый маленький котенок! Я была просто уничтожена.

– Кроме того, – продолжал папа, – я заключу с ним договор! Или он будет вести себя на ферме по отношению к дамам как джентльмен, или я сломаю ему шею.

– Ну, хорошо, – устало согласилась мама. – Прежде всего, его надо как следует отмыть. Остальное потом.

Я чуть не задохнулась от восторга. Потрясающе! Мы поделим ответственность между мной, мамой и папой. Потому что я ни секунды не сомневалась – их решение возмутит всех Мэлони и Делани в округе.

– Клер, тебя что-то беспокоит? В чем дело? – спросила мама перед сном, сидя на моей пышной розовой кровати, в моей пышной розовой спальне.

– Мама, Рони – не извращенец. – Это было главное, в чем я хотела ее уверить.

– Кто-то, – сказала мама грозно, – подслушивал у дверей гостиной.

– С ним все будет в порядке. А Большой Роан не отберет его у нас?

Мама посмотрела на меня с грустью.

– Большой Роан заявил, что ему наплевать, где будет жить Рони, если Рони будет посылать ему деньги.

Я вздохнула немного печально, но с явным облегчением.

– Он не нужен Большому Роану, – сказала я и добавила: – И никогда не был нужен. А мне – очень!

– Я рассчитываю на то, что ты будешь относиться к нему, как к своим братьям.

“Как же! Всю жизнь мечтала относиться к нему как к брату”, – подумала я, но, конечно, вслух этого не сказала. Я решила, что куда лучше поговорить о другом. И стала вспоминать, разумеется, теперь вслух, как Рони заступился за меня, не испугавшись Нили Типтона, когда я была маленькой.

Мама некоторое время обдумывала услышанное. В ее голубых глазах не исчезло беспокойство, а я так на это рассчитывала. В задумчивости она перебирала пряди своих великолепных каштановых волос. Гордость всех Делани. Вдруг мне пришло в голову, что мама очень любила изящные вещи. Она постоянно носила бриллиантовые серьги, которые подарил ей папа, даже когда в джинсах и старой футболке поднимала на кухне тяжелые горшки или копалась в цветочных клумбах. А Рони так неизящен.

– Клер, – мягко сказала она. – Что ты нашла в нем?

– Он мой. Его никто не любит. Он ни на кого не похож. Я тоже.

– В чем же, дорогая?

– Понимаешь, я очень спешу. Я должна успеть. Должна думать. Люди кажутся такими хорошими, когда им легко. А кому трудно, те, значит, плохие? Ну почему, почему все устроено так, а не иначе? Зачем придумали столько правил?

– Чтобы приличные люди могли жить в мире и покое.

– Зачем? У нас слишком все тихо и мирно. У нас слишком много всего. Это мешает нам видеть других.

Мама вздохнула. Она наклонилась надо мной и провела своими натруженными руками по моей щеке.