– Хотите послушать про Иисуса? – безнадежно спросила я, и молчание было мне ответом. Что ж, попробуем иначе. – Хотите пасхальных яиц? – Все моментально закивали и потянули ко мне руки.

Я пошарила в корзинке и нашла сначала несколько марципановых, потому что каждый ребенок знает, как разочаровывает крашеное яйцо, только сними с него скорлупу.

Но детям сестер Макклендон было все равно. Они хватали и марципановые, и обычные яйца с одинаковой поспешностью. Рассматривая их широко раскрытыми глазами, они изумленно трогали рисунки, срывали обертку, очищали цветную скорлупу черными ногтями и медленно жевали, смакуя каждую крошку.

Мне стало совсем нехорошо. Стыд-то какой! Я ненавидела это ужасное место, этих заброшенных детей. Сейчас сестры Макклендон молятся вместе с богатыми дамами только для того, чтобы их детям досталась бесплатная еда. Всего лишь обмен, полчаса смирения за несколько пасхальных яиц. Чем же это лучше того, на что они соглашались с мужчинами?

Я думала о Рони, который настолько горд, а его отец настолько зол, что никто никогда не решался явиться на Пустошь со своею дурацкой благотворительностью. И я радовалась, дрожа и покрываясь гусиной кожей, что Рони не сумели превратить в такого же выставочного нищего, как детей Макклендон.

Мои размышления прервало неровное урчание мотора. По грязной дороге ехала машина, дребезжа всеми своими частями. Как будто материализовавшись из моих мыслей, Рони въехал во двор на старом грузовике своего отца.

Я открыла рот от удивления. Рони было только двенадцать лет! Однако он совершенно самостоятельно вкатил эту развалину во двор и заставил ее остановиться. Выйдя, он застыл на месте, уставившись на меня. Его футболка была грязной, сквозь дырявые джинсы светилось грязное тело.

Этот мальчишка – зачем он приехал на Стикем-роуд к этим ужасным женщинам?

– Что ты здесь делаешь? – потребовала я объяснений севшим голосом.

От моего требовательного тона с лица его исчезло изумление. Оно стало абсолютно непроницаемым.

В этот момент входная дверь в доме Дейзи распахнулась настежь.

Из нее пулей вылетела Дейзи в лифчике и джинсах, растрепанные волосы мотались по лицу. Один глаз заплыл.

– Уведи его, Рони! – завопила она. – Вытащи этого сукина сына из моей постели! Я больше не желаю иметь дело с этим дерьмом!

Дети разбежались, как тараканы при включенном свете. Я как будто вросла в землю, замерев от странного чувства восхищения и испуга. Рони сжал кулаки и вошел в дом. Дейзи с проклятиями помчалась за ним следом.

“О, мама, поди сюда и захвати свой пистолет”, – хотела я крикнуть, потому что знала, что маленький дамский пистолет у нее в сумочке. Но я только беззвучно разевала рот и не могла даже пошевелиться.

Я вся обратилась в слух. Из дома доносился приглушенный голос Дейзи, какой-то шум и затем низкий, отчетливый бас Большого Роана Салливана:

– Убери свои когти от моего лица, ведьма, или я снова врежу тебе как следует.

Хлопнула дверь, и из нее, тяжело ступая на свою металлическую ногу, вывалился Большой Роан, на его огромном волосатом брюхе висел незастегнутый ремень от брюк. Он был черноволосым великаном с бульдожьей челюстью. Налитые кровью глаза остановились на мне, и я окоченела от страха.

– Не нуждаюсь, чтобы на меня пялился кто-то из Мэлони, – громко сказал он. – Гимны распевают, Библию читают, ханжи проклятые! Чего вытаращилась, соплячка?

Я, чувствуя слабость в ногах, прислонилась к машине тети Доки и изумленно уставилась на него.

– Оставь ее, Большой Роан, – потребовала Дейзи. – Она всего лишь маленькая девочка.

– Заткнись. – Он заковылял вперед, размахивая руками. – Видишь того ублюдка? – указал он на босого ребенка со светло-каштановыми волосами. Сэлли, видимо, увидела эту сцену из окна, потому что стремительно выскочила из дома и подхватила ребенка на руки.

– Иди отсюда! – закричала она. – Вот только тронь его!

Большой Роан оскалился.

– Была нужда связываться с твоим щенком, дрянь паршивая. Я воевал, а теперь нищий! Кто это сделал, а?! – Он огляделся, будто ища виноватого. – Твой папаша и такие же, как он… их-то небось послали в безопасное местечко. Я, я расплачивался за них. Во какой кусок мяса отхватили! – Он похлопал себя по металлической ноге. – Ну вот, я вернулся, и что у меня есть? Сраное пособие вместо денег и дырка для дерьма вместо дома. Перестань глазеть на меня. Перестань!

Из дома Дейзи выскочил Рони. Он быстро сбежал по разбитым деревянным ступеням и, встав между мной и Большим Ровном, закричал:

– Уйди отсюда, лезь в грузовик.

– Прочь с дороги, сопляк!

– Она не виновата, что богатая, – сказал Рони. – Она тебе ничего не сделала.

– Эй, парень, когда я захочу услышать твой голос, я тебя хорошенько тресну, а пока лучше помалкивай. – Большой Роан, обращаясь ко мне, показал пальцем на ребенка Сэлли. – Не можете оставить бедную девушку в покое? Не можете даже признаться, что вы виноваты? Являетесь сюда как посланцы самого господа с дарами, а вы обыкновенная мразь!

– Злишься, что он слишком хорош, чтобы быть твоим, – завизжала Сэлли.

Я думала, что сейчас проглочу язык. У меня дрожали колени. Они все сумасшедшие. Большой Роан кричал, тряся головой и выпучив глаза:

– Этот ублюдок знаешь чей? Твоего прекрасного дяди Пита Делани.

“Моего дяди Пита?” – повторила я про себя, и вид v меня был самый дурацкий.

Подошла Дейзи и встала между Сэлли и Большим Ровном.

– Замолчи, – зло сказала она. – Мы все попадем из-за тебя в беду!

Рони взвыл от ярости и толкнул своего отца; Большой Роан, потеряв равновесие, растянулся на земле. Рони скалился, как зверь, готовый к защите.

– Ну-ка, вставай, – процедил он наконец сквозь стиснутые зубы. – Быстро!

– Не смей мне приказывать, выродок! – Большой Роан протянул руку и, схватив Рони за лодыжку, рванул на себя. Рони упал на спину, хватая ртом воздух. Его отец навалился на него и, совершенно обезумев, схватил его за горло. – Не смей приказывать мне, щенок! – повторил он, сдавливая шею Рони.

Рони, задыхаясь, пытался оторвать цепкие пальцы отца, но сил у него, конечно, не хватало.

– Отпусти его, – визжала Дейзи. – Ты его насмерть задушишь.

– Пусть не приказывает! – тупо твердил Большой Роан, плохо понимая, что он делает.

Мне было всего семь лет, но бейсбольные тренировки с братьями не пропали даром. Руки у меня – о-ого-го, и биту я бросаю далеко и точно. Раздумывать было некогда. Мне не хватало воздуха, я почти ослепла от ярости и ужаса. Я вытащила из корзины крутое яйцо, откинулась назад и со всей силы всадила его между лопаток Большого Роана.

Он по-прежнему держал Рони за горло, но, ослабив хватку, изумленно оглянулся через плечо. Я вытащила еще одно яйцо и замахнулась.

– Отпусти Рони!

– Какого дьявола? – пробормотал Большой Роан.

Очередной снаряд я влепила ему точнехонько между глаз.

Удар попал в цель. Роан был здорово пьян. Его глаза закатились, и он отвалился в сторону. Я убила его. Я была в этом уверена. Я убила его в Светлое Христово Воскресение. Рони медленно поднялся. Его лицо посинело, на шее отпечатались следы толстых пальцев Роана. Рони хватал воздух ртом. С губ его стекала слюна, и он вытер ее рукавом. Стоял он очень неуверенно и, подняв голову, рассматривал меня остановившимися серыми глазами.

– Это за Нили Типтона, помнишь? – сказала я, чтобы избежать его благодарности. – И за то, что вытворяли Эрлан и Гарольд. Мы квиты.

Он слабо кивнул.

Всё это продолжалось не больше тридцати секунд. Мама и все остальные едва успели подбежать к нам. Откуда-то появился этот вшивый муж Эдны Макклендон, и вместе с женой они помогли Рони втащить его отца в грузовик.

– Я убила его? – спросила я маму.

Слезы текли по моим щекам.

– Нет, – ответила она, обнимая меня одной рукой за плечи. В другой у нее был револьвер. – К сожалению, нет.

– Мама, он сказал, что малыш Сэлли – сын дяди Пита.